На XI Форуме свободной России мы встретились в кулуарах с политологом и научным сотрудником Карлова Университета Центра российских исследований Бориса Немцова Александром Морозовым. Он рассказал про ключевые политические изменения в России за последнее время, роль гражданского общества в смене режима, а также о том, когда и при каких обстоятельствах ждать краха путинского правления.
— Вы частый гость Форума свободной России. Как вы считаете, в чем его цель и на что он способен повлиять?
Цель Форума — дать возможность людям из разных политических, культурных, гуманитарных групп, как в России, так и в эмиграции, создать общую коммуникативную площадку. Неслучайно мы сейчас говорим о слове "платформа". Потому что это пространство, которое объединяет людей с разными взглядами, с разными представлениями о политической стратегии, но при этом они все имеют возможность обсудить, кто чем занимается, у кого какие проекты, кто как видит ситуацию в ближайшем будущем и что можно сделать дальше.
— Два года Форум проходил в онлайн-формате. Какие ключевые изменения произошли в России за это время?
В 2021 году произошли огромные изменения. Политический режим перешел к новому уровню репрессий. Разгром гражданских организаций, независимых медиа. Под пресс попадают даже отдельные люди, которые не являются политическими или гражданскими активистами.
Сейчас и внутри страны, и за ее пределами всех интересует вопрос трансформации режима. Людей интересует, что теперь можно сделать. Многие европейские организации потеряли возможность какой-либо работы вместе с гражданскими организациями в России. Сами российские организации разгромлены. Уничтожают даже "Мемориал".
Форум декабря 2021 года подводит итог уходящему году. Поэтому он важен. Здесь мы можем обсудить, как дальше действовать в изменившихся условиях.
— Как вам кажется, какие пути остались у остатка гражданского общества в России?
Сейчас теряют возможность действовать даже люди, которые являются муниципальными депутатами и вообще не ставят себе никаких политических целей, а просто организуют общественность на уровне борьбы за сквер или изменения ландшафта у себя. Даже они подвергнуты разгрому.
Первое, что остается, — это культурная борьба. Сейчас путинизм пытается дальше навязывать обществу не только себя в качестве модели правления, но и идеологию. Эта идеология чрезвычайно опасна, она ведет к насилию. Этому противостоит культурное усилие. Поэтому мы сейчас внимательно смотрим на индивидуальные голоса культурных деятелей. История показала, что сопротивление некоторым формам тоталитарного режима уходит в культуру. Культура обладает огромным резервуаром отстаивания человеческого достоинства. Поэтому хорошо, что с нами на Форуме Михаил Шишкин — знаменитый российский писатель. С нами и писатель Дмитрий Быков.
Второе важное направление заключено в том, что, когда потеряна возможность политического действия, сохраняется возможность гражданской консолидации. Мы видим открытые письма, которые подписывают сотни профессионалов. Они подписывают письма протеста, выражая свою позицию таким образом. Это очень важно. Потому что через 10 лет, когда от этого режима останутся одни обломки, эти письма будут важным напоминанием о том, что у общества даже в условиях диктатуры существует иммунитет.
Также большая роль остается за неполитическими сообществами, как было в худшие советские времена — энергия несогласия политической системы собиралась в читательских клубах.
— Вы обозначили срок — 10 лет до обломков режима. Это звучит крайне оптимистично. Вам действительно кажется, что изменения могут произойти в ближайшее время? И по вашим прогнозам, как это может произойти?
Тут есть два обсуждаемых сценария. Первое — современные авторитарные режимы пользуются современными технологиями для манипуляции общественным сознанием. Поэтому их возможности дольше. Но при этом любое входящее в жизнь поколение не может жить в той форме, в которой им предлагают такие режимы. И они вступают в противоречия. Такие поколения должны либо бежать, либо влиять на режим этих стран. Та форма, которую принял путинизм, не сможет быть в форме российского государства дальше. Она глубоко противоречит даже самым небольшим ожиданиям человеческого достоинства или представлениям человека о своем будущем. На мой взгляд, это будет в горизонте будущих 10 лет. Эта модель или должна сама начать трансформироваться, или она рассыпется.
— Сейчас российская экономика находится в кризисе. Люди живут в бедности, они не могут позволить себе даже базовые вещи. При этом отсутствует массовый протест. Как вам кажется, почему?
Я считаю, что российское положение не так и плохо, если сравнить с другими странами. Было бы большим преувеличением сказать, что в России катастрофическая бедность. Россия обладает большими ресурсами, и она может долго поддерживать вполне экономическую мотивацию людей оставаться в этом режиме.
За постсоветский период сформировался сложный коррумпированный режим, в который втянуты большие группы населения. В таких странах, как Россия, официальный доход не соответствует реальному. Во многих постсоветских странах люди официально получают 12–25 тысяч рублей, но их реальный доход, за счет того, что они участвуют или в серой экономике, или в коррупционных сферах, гораздо больше. Поэтому экономика вряд ли вызовет какой-то большой политический кризис.
Если мы представим экономический коллапс, то население будет теснее сплачиваться вокруг власти. В условиях войны, в условиях экономической катастрофы население сплачивается вокруг действующей власти. Потому что только эта власть может обеспечить минимальную безопасность.
— Вы упомянули про преследование журналистов и НКО. Сейчас также можно наблюдать прессинг университетов. Можно ли говорить об уничтожении социальных наук в России?
Последние десять лет медленно нарастало давление на систему образования. Каждый раз это происходило с небольшим изменением. Сначала появились методические материалы для начальных школ, затем эпизод давления на конкретного преподавателя, пусть не в Москве, а где-то в Калининграде. Это десять лет нарастало.
Сегодня содержание высшего образования изменилось. Преподается много геополитики, извращенная политология. А те немногие кафедры, которые сохраняют адекватное понимание гуманитарных наук, подвергаются давлению. Власть хочет добиться унификации в системе высшего образования, при которой у студентов не было бы никакой возможности граждански самоопределяться. Преподаватели в вузах во время выборов или во время протестных акций назначают экзамены, чтобы не выпускать студентов из аудитории. Многие преподаватели вообще не решаются на какую-либо общественную деятельность.
Раньше было совершенно нормально, если профессор имеет общественную миссию. Теперь многие чувствуют, что они под угрозой увольнения, если будут принимать участие в открытой общественной жизни.
— В связи с законом о просветительской деятельности, какие еще пути развития гуманитарных наук вы видите?
Перспективы очень плохие. Это поздний путинизм. Он направлен на то, чтобы создать гомогенно мировоззренческое пространство. Гуманитарные науки развиваются только в условиях, когда они находятся в дифференцированном обществе. Диалог очень важен в творческом отношении. Наука питается общественной средой.
Лучшие гуманитарии будут перебираться на кафедры разных европейских университетов, а внутри страны останутся безумные преподаватели геополитики, которые засоряют мозг студентов.
— Хотелось бы поговорить с вами еще о мировой политике. В чем причина консервативного поворота некоторых европейских стран?
Сейчас все наблюдают глобальный консервативный поворот. Если сказать более точно, то это не консервативный поворот в традиционном смысле, это поворот к несогласию с некоторыми современными трендами, которые у людей не формируют политической позиции. Хотя во многих странах люди не очень понимают целей современной политики, при этом они очень слабо голосуют за те партии, которые выступают с популистской или право-консервативной повесткой. В Европе 7 лет назад говорили, что поднимается правый консерватизм. Всем казалось, что это большое событие. Но сейчас, по прошествии лет, видно, что электоральные возможности этих партий зафиксировались на 12%. Это означает, что европейское общество остается на позициях здорового совмещения.
Мы не должны панически смотреть на некоторые тенденции в Польше или Венгрии. Потому что за коротким всплеском правой риторики последует долгий левый бег.
Если посмотреть политологическую литературу, то там везде фиксированность — старая демократия подвергается большим искушениям, потому что в ней много политического менеджмента. Очень большой разрыв возникает между гражданами и электоральными институтами. Когда поднимаются левые или правые голоса, то мы не можем посмотреть на этих людей как на других. Они часть нашего социального поля.
Европейское общество привыкло жить после войны в условиях очень высокого консенсуса. Это привело к тому, что существует сильный центр, где правые и левые слились в одно. Все эти левые и правые выходят и ставят вопрос. Вопрос заключается в том, что с точки зрения нашего жизненного мира мы видим какие-то противоречия. Ни те ни другие не являются сторонниками порабощения. И те и другие являются сторонниками развития общества.
— Что ждет Европу после ухода Ангелы Меркель?
Вряд ли что-то изменится. Потому что европейская жизнь обладает огромной инерцией. После Brexit наступил новый этап, посвященный тому, каким образом консолидируется Евросоюз. Все понимают, что Германия и Франция останутся европейским ядром. От их положения на континенте зависит все остальное единство.
Надо подчеркнуть, что в Европе всегда была большая разница между северной и южной Европой. При всей этой разнице политических культур здесь такой мощный ободок. Если Евросоюз в состоянии выделять 750 млрд евро одним ударом на восстановление экономики после ковида, то для любой страны это огромная вещь.
Политическое разнообразие несопоставимо с тем ужасом, который царил 60 лет назад. Италией управляла мафия, и там убивали деятелей левого движения. В Греции де-факто существовал фашистский режим. По сравнению с этим мы живем в новой Европе.
